ВЛАДИМИР ЕПИФАНЦЕВ: «Чистые никогда никого не станут обвинять…»
РОЛАН (№4 [97] Май'2010)
В современном российском кинематографе Владимир Епифанцев входит в число самых популярных отечественных актеров (сам он, правда, считает иначе). Но дело не в количестве ролей (и не в их качестве — иронично добавил бы, наверное, Владимир), а в неординарности персоны этого артиста. Это тот случай, когда человеческая харизма, «самость» личности наполняет персонажи той глубиной, которая изначально, возможно, и не была им присуща. Скорее всего, и в новой картине Веры Сторожевой «Компенсация» с героем Епифанцева произойдет тот же фокус: персонаж-схема обретет плоть и кровь и при этом вырастет до необыкновенных масштабов…
- Владимир, какое впечатление осталось у вас от съемок в драме «Компенсация»?
- Очень хорошие были партнеры — прекрасный Гоша Куценко, чудесная Люба Толкалина. С Гошей вообще удобно работать: поскольку он человек ответственный и над ролью всегда работает интенсивно, то это сильно стимулирует и заставляет работать всех вокруг — мне это нравится. Раньше, может быть, он несколько распылялся (но это мое субъективное мнение), теперь же я увидел его артистом, который скрупулезно продумывает все детали персонажа и старается добиться точности. О себе я того же не сказал бы, я в этом смысле редко работаю так подробно. Как правило, в ролях, которые мне предлагают, все эти нюансы не особенно важны — просто шпарь себе из шланга, знай поливай свой участок, и все. В моих ролях обычно нечего детализировать. Я завидую тем актерам, которые умудряются, вернее, пытаются из ничего вытянуть что-то.
- Ваша роль в «Компенсации» не предполагала излишней детализации?
- Там можно было много чего придумать и предложить. С одной стороны, она была несколько заурядной, но с другой — там были некоторые противоречия, которые могли позволить сделать ее более объемной. То этот персонаж не так прост, как кажется, то выглядит жестким, даже туповатым…
- Любовь Толкалина, делясь своими впечатлениями от работы над картиной, говорила, что ваш следователь — этакий провокатор, практически инфернальная фигура. Вы согласны с этим?
- Все так и есть, как сказала Люба. Он, безусловно, провокатор. Просто я уже видел отснятый материал, и некоторые фрагменты вступили в определенное противоречие с тем, что я ожидал, поэтому я бы воздержался от комментариев и дождался премьеры. Мне интересно посмотреть, что же получится. Поэтому я могу говорить лишь о том, что я думал о своем персонаже, когда играл его. Он следователь, но как-то так получается, что он становится для пострадавших в этом деле обвинителем. С одной стороны, он явился, чтобы расследовать все обстоятельства произошедшего, с другой — чтобы поиздеваться над этими людьми, поскольку считает, что они сами виноваты в случившемся. Он их ненавидит и не скрывает этого. Вообще, этот персонаж появляется с фразой «Ненавижу!». Он ненавидит богатых.
- А он такой честный, некоррумпированный?
- Да он непонятно какой! Он социальный, у него есть своя позиция. Но постепенно становится ясно, что, помимо установления последовательности событий, он преследует цель уличить этих людей в чем-то постыдном, от второго он получает, несомненно, гораздо большее удовольствие. Но здесь получилось не так-то просто, потому что, когда ему показали его истинное лицо, с него слетел весь этот обличительный пафос и он превратился в того, кем на самом деле и являлся. Так всегда и бывает — все обличители, они на смом деле сами нечисты. А все чистые, они никогда никого не будут обвинять. Мой персонаж из породы тех, кто никак не может избавиться от собственных комплексов и несовершенств и предпочитает эти недостаки обнаруживать в других. А героиня, которую играет Люба Толкалина, это почувствовала, и когда она это сказала ему, он превратился в абсолютно мерзкого типа, без малейшего налета борца за нравственность — но на время, а потом опять пропал… Признаться, я тут не все понял… Вот я сейчас снялся в картине «Поколение «Пи» по Пелевину. Понятно, что это произведение можно по-разному снять, по-разному трактовать, потому что литература — это своего рода симфония мысли. Здесь много всего — от анекдотов до литературных игр, от сложного построения сюжета до каких-то своеобразных речевых оборотов. Тут много поэтических, лишенных логики моментов, похожих на музыку, на сон. И там… я тоже не совсем понял, про что фильм…
- А может, и не надо понимать? Сейчас кто-нибудь из режиссеров, возможно, сказал бы: «А актеру и не нужно понимать, ему играть положено — то, что велел режиссер».
- Мне надо понимать. Но это в идеале, а практика такова, что, как правило, играешь про одно, а смотришь картину и убеждаешься, что получилось нечто, что ты вовсе не имел в виду. Режиссеры в наше время чаще всего экспериментируют на ходу, сами не зная, что им нужно, идя на ощупь, перебирают различные варианты — одно, другое, третье. Но к Вере Сторожевой все это не относится. Вера, изначально зная, кого взяла на роли, дала нам свободу. И роли такие, как мой персонаж из «Компенсации», мне играть нравится — небольшие, гротескные. Ну а сам я люблю насыщенное, напряженное кино, пронзительное, возможно, в чем-то жестокое. Но такие картины у нас не снимаются.
- А «Живой» Александра Велединского?
- В «Живом», на мой взгляд, многое не было доведено до конца. Например, тема инферно. У этих призраков — погибших друзей, которые сопровождают главного героя, — могла бы появиться в руках камера. Почему бы и нет? Военные нередко снимают боевые операции для себя. И можно было бы, например, показать, что же эти персонажи снимают, а там была бы какая-то совершенно другая картинка, какой-нибудь нереальный ландшафт, что-то потустороннее, фантастическое... А так, фильм замечательный.
- У вас, наверное, со всеми режиссерами сложные отношения — вы ведь без скидок, довольно жестко критикуете фильмы?
- Во-первых, у меня с большинством режиссеров, у которых я снимался, хорошие, приятельские отношения. А во-вторых… Да не люблю я критиковать! Просто вы меня спросили — я сказал, что думаю. Мог бы и не объяснять подробно, а просто сказать: «Да надоело все это!» Устал я от этой невнятности, незаинтересованности. Я не понимаю, в чем смысл, что они в этом во всем находят, кому это надо? Снимают какие-то бессмысленные фильмы по бессмысленным сценариям. Где фундаментальные вещи, классические страсти, где эпос, где столкновение чувств?
Раньше кино воспитывало зрителей, а сегодня ситуация поменялась: уже зритель зомбирует режиссеров и программирует на то, что они хотят видеть.
Поэтому сегодня у нас нет по-настоящему хорошего, жесткого кино. Жестким я называю кино реалистичное, страстное, пронзительное.
- Возможно, стоит привести положительные примеры, чтобы ваши предпочтения в кинематографе стали понятнее?
- Особо любимых кинорежиссеров у меня нет, есть художники, которых я люблю. Они работают в разных областях, в том числе и в кино. Например, Дэвид Линч. Мне нравятся фильмы Тарантино, поскольку в своих картинах он высказывается именно как художник. Я люблю метафоричное кино. Например, фильмы Джорджа Ромео. У многих режиссеров есть достойные работы, хотя их фамилии я не помню…
- При такой высокой планке вы, должно быть, в основном отказываетесь от предлагаемых сценариев?
- Я не такой популярный артист. Честно говоря, иногда я соглашаюсь, даже не читая сценарий, чтобы не расстраиваться.
- То есть вы не воспринимаете это как драму — работать с тем материалом, который предлагают?
- Нет, для меня это обычная работа.
- Но ведь вы и сами снимаете свое кино — отчего не перейти к более крупным формам?
- Я жду того момента, когда сам начну снимать кино. Я уже снимаю ролики для Интернета, для MTV, вообще редко расстаюсь с камерой, даже на фильмы, в которых снимаюсь, приезжаю с ней. Люблю заниматься монтажом. Бегаю тут рядом с домом, по Малой Бронной, с камерой по улицам и снимаю все вокруг. Иногда звоню друзьям, и мы выезжаем на съемки куда-нибудь за город, импровизируем, порой выстраивается некий сюжет — получается довольно поэтичное, атмосферное кино.
- Но почему вы ждете — надо, наверное, ходить куда-то, предлагать свои режиссерские работы?
- Ходить и предлагаться — я этого не умею. В принципе о моих режиссерских работах знают и мне нередко сами звонят и предлагают снять какой-то ролик. Другой вопрос, что я давно уже созрел для более крупной работы. Наверное, нет во мне той настойчивости и упорства, которыми обладает Валерия Гай Германика. Ей удалось убедить тех, от кого завият такие вещи, в своей способности реализовать большой проект. Она более работоспособный человек. Я, возможно, недостаточно последователен в этом своем стремлении. Мне всегда казалось, что мои работы говорят сами за себя и тем, кто с ними ознакомится, становится ясно, на что я способен. Стоит посмотреть ролик десятилетней давности «Тайд, или Отрубание головы», и понять, что я обладаю достаточными навыками, чтобы снять смотрибельное кино и сделать кассу.
- А пока вы ощущаете себя в стане актеров, снимающихся у российских режиссеров, этаким засланным казачком?
- Возможно. Только кто меня заслал? Вот в чем вопрос…
Беседовала Лилит ГУЛАКЯН